И требовал эти конспекты в соответствии с правилами, как требуют качественного сочинения по литературе.Вот здесь развернулась большая дискуссия по поводу народного образования.
Меня там сильно бьют, потому что я выступила против демократии в педагогике. Я считаю, что ребёнок не в состоянии сам определить, что ему есть, что ему изучать и как изучать. Демократы меня лупят и говорят, что я агрессивна. А я хочу, чтобы учителя с ребёнком не дружили, а учили его. Да, это некоторое насилие. Установление дозволенных границ и порядка не означает ничего плохого.
В этой связи я вспомнила своих школьных учителей, о которых хочется рассказать. Они были разные - но очень хорошие.
Эта размытая фотография сделана подпольно на уроке литературы детским фотоаппаратом "Смена". Элла Эдурдовна Кац. Судя по ракурсу,, фотографировал Лизоркин. Страшный и прекрасный человек, которого обожали или боялись. или и то, и другое одновременно. Девчонки в неё влюблялись и рыдали в туалете, когда она им ставила двойки. Каждый урок начинался чтением стихов: Все, без права выбора, в алфавитном порядке, в начале урока читали стихи: Аксёнова, Архипов, Беликова, Владимирова (это я) и далее по списку. Пять минут каждого урока отводилось стихам. Для меня это был кайф, а для кого-то - тихий ужас.
Литературный дневник. Это нововведение даже для меня было бичом. Ну не умела я, и не хотела анализировать прочитанное. А Э.Э. требовала, чтобы все свои впечатления: от книг. фильмов, спектаклей (на которые она практически каждый месяц нас выводила), выставок и прочего мы излагали на страницах толстой тетради за 48 копеек. Результат: я научилась,наконец, выражать свои чувства, включать мозги даже тогда, когда не хочется. Мы читали такие произведения, которых не то что в списке - в библиотеке не всегда можно было найти. Интернет ещё не был изобретён. а если и был, то мы про него не слыхали. Дл примера: заданного по внеклассному чтению Арбузова мы с мамой читали в читальном зале театральной библиотеке, куда она, я не знаю, какими усилиями прорвалась: ребёнку ЗАДАЛИ!
Эллочка таскала нас на выставки, на экскурсии, в походы. У неё была собственная дочь, которая к нам неизменно присоединялась. Мне кажется, что её Ленка от неё получала в жизни гораздо меньше внимания, чем мы.
Через год после окончания школы на нашей встрече Лёшка сказала:
- Элла - учитель?!! Я вас умоляю! Она фельдфебель в юбке!
Спустя годы мы узнали, что "фельдфебель в юбке" писала диссертацию на тему "Использование методом принуждения в обучении русскому языку и литературе". Не ручаюсь за точность формулировки, но суть правильна.
Вот вам результат этого принуждения: полкласса - и даже те, кто страдал от этого поэтического аутодафе - пишут стихи! Я говорю не про себя, я говорю про тех, кого в школе при слове "выучить стихотворение" передёргивало. Ребята, которые не понимали, не чувствовали и не воспринимали поэзию, - прониклись ею. Или она в них проникла. С усилием, с нажатием, с насилием, - но проникла!
Певцова Ольга Андреевна. Математика. Язвительная маленькая женщина с противным скрипучим голосом. Её ценность понимали только те, кто поступал в институт без репетиторов. К сожалению, она язвительно высказалась в адрес одной девочки, мама которой... скажем так: имела влияние. Нам дали нового преподавателя. А потом все сложные темы мы проходили у меня дома: моя мама - математик - объясняла моим одноклассникам прогрессии, логарифмы и прочую лабуду.
Леонид Борисович Яковер. Историк. Мечтатель. Когда он рассказывал, он почему-то смотрел не на нас. а в окно. Но как он рассказывал! В десятом классе, когда началось обществоведение и мы вынуждены были изучать бессмертные труды классиков марксизма-ленинизма, он целый урок выделил на обучение нас составлению конспектов. И требовал эти конспекты в соответствии с правилами, как требуют качественного сочинения по литературе. Чтобы у нас не было с этим проблем в институте.
И у нас проблем с конспектами не было. Мои институтские конспекты переписывали на лекциях: с ними можно было и не читать оригинал.
В последнее полугодие для поступающих в гуманитарные вузы он читал лекции два раза в неделю на нулевом уроке. Бесплатно! С половины восьмого до девяти пятнадцати он снова проходил с нами всю российскую и советскую историю. И на уровне десятого класса это была совершенно другая история!
Почему-то директор его не любила. Не знаю, почему, но не любила, и не скрывала этого. Это было очевидно даже школьникам. Через пару лет после того, как мы окончили школу, его грубо подставили и выгнали из школы со скандалом. Я не буду пересказывать эту грязную историю, . поскольку знаю её через десятые уста и, вероятнее всего. с искажением. Для меня Леонид Борисович навсегда останется замечательным учителем.
Людмила Михайловна Гаранина, Людочка. Она пришла в школу, когда ещё училась в институте. Молоденькая, очень наивная. Преподавала она английский язык, и я, к моему великому сожалению, училась не в её подгруппе. Но иногда - когда наша учительница заболевала, - нас присоединяли к ней. Она была снисходительна к нашим шалостям и глупостям. Вся такая розово-восторженная, но эта восторженность прекрасно ложилась в нашу чистую детскую душу.
Архипов спустя тридцать лет мне говорил:
- Ну, приехал я в этот Лондон. Ну, Лондон. Ну, Пикадилли. Пикадилли как Пикадилли. А вот этого - ПИКАДИЛЛИ!!! самого волшебного места в сказочном городе на другой планете - не было. А у Людочки на уроке было!!! И была эта сказка под названием "Англия", и входили мы в эту сказку на английском языке, и язык все знали.
Кстати, к Людочке каждый мог подойти и сказать: "Привет! Как дела?"
Химия. Лариса Алексеевна.Господи. я не помню уже её фамилии! Но это неважно. Она появилась у нас вся-такая-растакая, ультрамодная - насколько в советское время можно было быть модной. Но вещи у неё были все явно или из "Берёзки" (валютный магазин был такой, для избранных), или из загранки. Жёсткая, с визгливым голосом, держала нас в ежовых рукавицах. Мы её не любили и боялись. Но однажды... однажды у нас кто-то из учителей заболел, и нас отправили к Ларисе Алексеевне, у которой было окно.
То ли на дворе был апрель, то ли просто у неё было такое настроение... но она вдруг сказала:
- Не хочу я с вами заниматься сегодня химией. Давайте я вам что-нибудь расскажу! Расскажу я вам про...
И она стала нам рассказывать про импрессионистов.Безо всяких наглядных пособий и иллюстраций, а просто - рассказывать! Именно с этой минуты. а не с посещения музея, импрессионисты вошли в мою жизнь! Мы ещё не видели этих картин, но мы уже чувствовали, что нельзя ими не восхищаться.
Наверное, ни один урок в кабинете химии не проходил в такой тишине, с затаённым дыханием.
С этого урока наше отношение к Ларисе Алексеевне резко изменилось. Из строгой стервозной училки она превратилась в живого, очень хорошего, хотя и строгого человека.
Это только малая часть моих учителей. Это только те, которых жизнь подарила мне в школе.
Низкий им поклон за те душевные силы, которых они для нас не жалели.Они заложили во мне основы основ и установили очень высокую планку. Которую я стараюсь держать и по сей день.
|